Любовь и замки. Том 2 - Страница 48

Лангедок был выжжен огнем и мечом. Целые города были вырезаны. Сотни мужчин и женщин брошены в костер. Катары скрылись, но не отказались от своей веры. Так продолжалось годами. Страна была покорена, но еретическое учение продолжало существовать, вдохновляемое изменчивым графом Тулузским. Наконец, ревнителям истинной веры пришлось перейти от битв к осадам, от атак к смертям и казням, и во владениях катаров осталось только два замка: Монсегур и Керибюс, огромный донжон, затерянный в Корбьерах.

В первом несколько сотен верных учению людей и окрестные бароны, которых крестоносцы лишили владений, сплотились вокруг двух сотен «совершенных», руководил же ими священник катаров Бертран Марти.

И в течение долгих месяцев осаждающие ломали себе зубы об эту непобедимую цитадель, которая оставалась целой, несмотря на огромную осадную машину, что удалось втащить по склону на расстояние нескольких сот метров от стен замка — если бы некий человек из деревни не позволил подкупить себя и не показал бы осаждающим тайную тропу. И вот утром 1 марта равнина огласилась звуком рога: комендант замка Раймонд де Перелла, который унаследовал Монсегур от графа де Фуа и защищал его вместе со своим зятем Пьером-Роже де Мирепуа, просил о переговорах.

Условились о перемирии на пятнадцать дней, по истечении которого замок должен был безоговорочно сдаться. Только военные защитники крепости, в уважение к их смелости, могли сохранить жизнь и имущество. Еретики должны были быть преданы огню, если не согласятся на отречение. Наступала ночь с 15 на 16. Перемирие истекало 15-го, в полночь. На другой день на рассвете войска Гуго де Арци вступят в Монсегур.

Было далеко за полночь, когда Бернар Моранси достиг двора крепости. Подвешенные к стенам, окружавшим двор, горшки с огнем светились в железных решетках. Они освещали груды ветоши, которые на самом деле были людьми, мужчинами и женщинами, спавшими прямо на земле. Людей было слишком много, к тому же погода стояла хорошая, а хибары у внешних стен замка были уничтожены. Спали все там, где приходилось, и застоявшийся запах немытых тел был привычен для Бертрана.

В нижнем этаже донжона отверстия для лучников были забиты тряпками от холода, было светло, слышался сдержанный гул молитв, и это тоже было привычно, ибо Бертран Марта и «совершенные» никогда не прерывали молитв.

Но в эту ночь все, кто не был в карауле, собрались вокруг священника. В первом ряду была Экслармонда рядом со своей матерью Корба и бабушкой Маркезиа де Лантар, которая была одной из «совершенных». И сердце Моранси замерло в груди, когда он увидел, что девушка, подталкиваемая vатерью и бабушкой — и священником, чьей «дочерью любви» она была — собирается принять consolamentum, единственное таинство катаров, неизбежный символ веры, — после чего «верный» становился «совершенным». Если Экслармонда примет неизбежное пострижение, это грозит ей костром. Эту мысль Бертран де Моранси с ужасом отгонял от себя. Раймонд де Перелла, который не был катаром и здесь только выполнял свой долг защитника, никогда не позволит свою младшую, любимую дочь отправить на верную смерть. Но Роже де Мирепуа рассеял все иллюзии молодого человека. Перелла устал, он снедаем печалью и сознанием своего бессилия защитить замок. Теперь глава семьи — фанатичная Корба, которая сама стремится попасть в число «совершенных» и тянет за собой дочь.

Не священник ли говорит, что юная девушка есть Агнец, сосуд чистоты, избранный Богом? Не он ли указывает на врата небесные, готовые раствориться перед нею? В незримой схватке ее унесет Корба, пусть даже против нее весь свет, супруг, две другие дочери, Филиппа и Аль Пайс, уже замужние и ставшие матерями, стремящиеся сохранить жизнь и прилагающие все усилия, чтобы спасти младшую сестру от фанатизма матери. Но ничто и никто ее не остановит.

Пораженный горем Моранси дошел до дверей зала, чтобы еще раз взглянуть на девушку. Она была здесь, ее белое платье и светлые волосы сияли среди черных одежд вокруг, ее свежее лицо было сразу заметно среди измятых и пожелтевших лиц. Молодому воину не составило труда разыскать ее.

Коленопреклоненная, она подняла руки к высокому человеку с худым лицом, сухому, как старая виноградная лоза, в одеждах из грубой шерсти. Священник катаров был уродлив, но голос его обладал великой силой убеждения, Бертран внезапно ощутил приступ страха. Власть этого человека была столь велика, что юноша до сих пор не осмелился сказать Эсклармонде, что любит ее… Вдруг, в мгновение ока, он решил сказать ей это здесь, сейчас же. Спокойно пройдя через зал, он приблизился к группе людей.

Заметив его, Бертран Марти тут же спросил молодого человека: те, кого ему было поручено провести, нашли надежное укрытие? Да. Они живы и здоровы. Тогда почему он вернулся? Ответ не заставил себя ждать: Моранси вернулся ради Эсклармонды. Он любит ее и не знает большего счастья, чем сделать ее своей супругой. Он прекрасно понимал, что такое заявление похоже на вызов, но искра света загорелась в глазах девушки, она протянула ему руку… Жест был остановлен: священник встал между ними и произнес: «Дитя принадлежит Богу и не должно более слышать зова человеческой любви, которая грязна и позорна».

Гнев охватил Моранси. По какому праву этот человек осуждает невинную девушку на ужасные муки? Эсклармонде только шестнадцать лет; она имеет право на жизнь, и мать тоже не должна увлекать ее за собой, зная, что может последовать… Бертран тщетно бросил свои обвинения, в ответ он получил лишь полные сожаления взгляды и все те же слова: брак нечист и костер предпочтительнее; недолгие мучения, но взамен вечная любовь и блаженство, величие Бога, свет Рая…